Николай Иванович Кондопога
Относился к себе
Исключительно строго.
Одолеваемый себореей
И язвами в свои тридцать восемь
Каждое третье воскресенье
Он вставал в семь утра,
Тратил пять минут на разминку,
Семь на зарядку,
Остальные минуты
Распределял так:

Отдраивал свое тело мочалкой
До ссадин и кровоподтеков,
Надсадно кашлял, бабочкой выворачивая легкие,
Выпивал стакан
Горячего чаю с бергамотом,
Обматывал шею шарфом,
Легкое пальто — на плечи,
На ноги — кондовые сапоги.

Плача с дождем, зевая кашалотом
На прохожих,
Шел по улицам города,
Стаптывая об асфальт каблуки.

Николай Иванович Кондопога,
Волнуясь немного
Каждый раз перед выходом на манеж
На перекрестке вываливал голосом из груди
Слова гортанно:
Причудливые сочетания снов и яви
(Было, будет и может быть).

В снах Николая Ивановича притаились
Очевидные истины,
Скрытые от других.

Николай Иванович возвещал протяжно.
Он знал абсолютно точно:
Ни на небе, ни после смерти
Ничего нет.
Умирая, судить себя будет каждый:
В одном лице прокурор, адвокат и вор.
И раем, и адом станут
Секунды полураспада,
Предгниения, недонебытия,
Разрушения миелиновой оболочки.

Николай Иванович
Баритонящим с хрипотцой
Расставлял над буквами точки;
Подчеркивал, заверял:
Нет судьбы.
Нет книги живых и мертвых.
Никто не предписывал людям
Все их шаги.
(А коли есть те, кто верит в обратное —
То снобы и дураки).

Коля эхом звучал
От окрестных домов и заборов:
Будьте счастливы.
Дарите любовь другим.
Будьте, в конце концов,
Как я, Кондопога —
Взглядами будьте шире,
Относитесь к людям помягче.
С собою будьте честны и строги.

Клинописью на стенах чертил Кондопога:
При желании
Целуйте красивых мужчин и женщин,
Курите, уходите в монастыри.
Добивайтесь настырно статусов и высот
Или плюйте на статусы с высоты.
Плачьте и смейтесь,
Ничего на свете не бойтесь

Не теряйте только желания жить,
Не постройте себе острога
Бессмыслицы и тоски,
Ведь никто вам с неба не даст
Ни целей, ни смысл, ни ответ,
Так как, осмелюсь напомнить,
На небе никого нет.

Когда Кондопога вечером
Возвращался в свою берлогу,
Выжатый как лимон,
Ужаленный холодом октября,
Он обрушивался на старую раскладушку
И проваливался в пестрый калейдоскоп чудес
Разноцветных и сладких снов.
В свои тридцать восемь он знал
Цену времени и
Вес собственных слов.