Кто-то неизвестный
Между Доном и Темзой
Выдвинул тезис
(Забавно при этом рыча,
Покуривая Borcum Riff, например):
Автор умер.
Разбился о рифы
Самоуверенности и тёплых одежд.

И правда,
Как нам всем сказал,
Донашивая свою последнюю плоть,
Бодхисаттва Будда в бородатом
Пятьсот пятом до нашей,
Нет ничего, кроме — текста.
И все мы — пророки его.
Мы скрипторы, пишущие машинки,
Перьевые ручки
Скальпель хирурга,
Пальцы скульптора.
Будучи кончиком иглы
Для подкожных,
Свято веруем в собственную индивидуальность
И непохожесть,
Сами себя пишем
В каждодневных действиях,
Думаем, что живём.

Все закончено, все написано
(Мысль эта тоже, впрочем, не нова).
Нет больше новаторов,
Каждая фраза — высказана,
Роль — сыграна,
Ты в тенденции,
Хоть и претензий куча.
Нового — ничего.
Будешь стотысячный Дуче,
Ромео номер пятьсот двадцать шесть,
Очередной
Спартак протестующий,
Ещё один
Отравленный ядом Сократ,
Сто крат повторенный,
Занесенный в список утрат.

Все, что нам остается —
Осматриваться вокруг,
Вживаться, вновь
Смотреть свои сны,
Что не менее реальны, чем явь,
Старые маски из театра
На гладкие лица примерять,
Вмещать в свою голову
Миллионы других голов.
Писать роман своей жизни,
Радуясь складности
Чужих оборотов и слов.